– Ни фига себе! С чего это «закройте рот»? – год спустя их поведение все так же глубоко возмущает Зарину. – А меня аж трясет. Сестра прибежала, зять, у них трое деток – все испугались. Арсена тогда еще не задержали, но уже относились к нему как к виновному.

– Когда они пришли, я в таком шоке была, думала, война началась, – рассказывает Арзы. – Я этому следователю говорю: «Вы чего, всех татар поэтапно забираете? Чья очередь следующая?». А он вот здесь на кухне за этим столом сидел как король.

Зарина с Арсеном не рассказывали родным о предыдущих визитах ФСБ, опасаясь за самочувствие матери: у нее повышенное давление и уровень сахара в крови.

– Уезжать было поздно – его бы уже не выпустили. Если бы раньше знать, что будет такая петрушка, тогда да, может быть, – размышляет Зарина. – За то, чтобы согласиться на их предложение, даже речи не шло. Как можно оболгать людей, которых в глаза ни разу не видел? Он мне говорил: «У них тоже дети, семьи. Как я потом буду своему ребенку объяснять понятия о совести, чести, если такое сделаю?».

В последние дни перед арестом Арсен стал особо молчаливым. Зарина увидела в планшете, что он искал в интернете разную информацию о СИЗО и поведении в тюрьме. За 6 лет брака они вместе выбирались куда-то всего три раза. В последний – накануне ареста. Может, Арсену захотелось отвлечься или запомнить что-то хорошее на потом.

– На выходных перед обыском мы поехали в Ялту. Он уже знал, что его заберут. Погуляли у моря, суши поели – и все, – улыбается Зарина.

По версии следствия, Джеппаров и Алимов приходили на «запрещенные встречи» в сторожке школы, где работал Инвер Бекиров.

– Инвер-ага каждое утро со своим внуком и собакой шел на озеро, а по дороге назад заходил к нам чаю попить или кофе, – рассказывает Зарина.

– Вот, сидишь на улице, а он мимо проходит – как не позовешь? – поддерживает Арзы. Женщины отзываются о соседе исключительно хорошо.

– Арсен учился у него правильно делать намаз. Как видите, мы не особо религиозная семья – не укрытые. Инвер-ага ему молитвы отмечал, давал почитать. Когда меня интересовало что-то из того, как женщина должна себя вести по исламу, он объяснял все аккуратно, ненавязчиво. Очень приятный мужчина, – говорит Зарина. – А сейчас их называют вербовщиками. Как же они вербовали людей, если у них свои семьи – обычные? Наверное, они бы в первую очередь свои семьи завербовали в пример другим.

Эмине очень привязана к детям. Кроме Рефата у нее еще две замужние дочери: старшая Ление, такая же горячая, как мать, и младшая Эльвира, спокойная и рассудительная. Эмине возвратилась на полуостров в 1992 году, убегая от гражданской войны в Таджикистане. Говорит, страшно было уезжать в неизвестность с двумя маленькими детьми, но перестрелки на улицах Душанбе все же пугали больше. Рефату на тот момент было 11 месяцев, в поезде он научился ходить. В Крыму Эмине первым делом купила торт и семья отметила первый годик малыша.

– Я, когда к следователю ходила, объясняла ему: понимаете, что я из района боевых действий приехала с двумя маленькими детьми? Видя войну и зная по рассказам о депортации, человек никогда в жизни не возьмет оружие в руки, никогда не будет делать никаких терактов. Он хочет нормальной спокойной жизни, – объясняет Эмине.

До ареста Рефат жил в доме матери, работал торговым представителем местной продуктовой фирмы. Парень выезжал из дома в полвосьмого, обычно подвозил Эмине на работу в ялтинское БТИ и потом целый день собирал заказы и развозил товар. Возвращался вечером, примерно в восемь, а иногда и в девять-десять.

– Это я к тому, что у него совершенно не было времени заниматься посторонними вещами. Поесть толком не мог, что уже говорить о второй статье, которую им предъявляют, – подытоживает Эмине.

«Вторая статья», о которой говорит женщина, – это обвинение в попытке насильственного захвата власти (ст. 278 Уголовного кодекса РФ), предполагает от 12 лет тюрьмы. Ее поочередно предъявили фигурантам ялтинского «дела Хизб ут-Тахрир» и уже вменили «организатору бахчисарайской ячейки» Энверу Мамутову.

– Он приезжал, поел, футбол посмотрел, лег спать, утром опять уехал. Если даже находил свободную минутку, мог постоять с ребятами у магазина при въезде в поселок, чаю попить – всегда на виду. У него выходной был только в воскресенье, так он на футбол ездил, бредил футболом. Мурата [старшего племянника] с собой брал, когда я просила, за детьми присматривал, – Ление показывает фотографию ребят в футбольной форме. Рефат – самый высокий, 1,86 м. – Он вратарь у нас, красавчик. Вот эту кофту, что на нем, попросил передать в СИЗО – теплая, не продувает.

Обыск у Джеппарова и Алимова проходил одновременно. Пока Арзы выламывали ворота, Эмине пыталась остановить людей в масках у себя на пороге.

– Я беспокойно спала той ночью, проворочалась до 5 утра. Думаю, встану уже. Постирала рубашки Арсену, вышла на улицу полоскать. Смотрю, на перекрестке много машин, люди в камуфляже. Думаю: ничего себе, так рано в горы собрались – вот, мимо нас как раз подъем вверх – не спится им, как и мне. Как только они меня увидели, началось движение, – рассказывает Эмине.

Несколько машин поехали наверх, к Джеппаровым, а другие повернули к Алимовым. Это было начало седьмого, все домашние – Рефат, Ление с мужем и мальчиками – еще спали. Эмине зашла в дом на минуту и, возвратившись, увидела у себя на пороге незнакомца:

– Он мне: «Алимов здесь?». – «Здесь. Вам вообще чего надо?». Сунет на меня молча, я пячусь: «Вы чего, обалдели?» – «Где сын ваш?» – «Спит. Дайте, сама разбужу». Я себе представила, как мой ребенок спит и к нему заходит мужик с автоматом – ну, нельзя же так. Если вы нормальные люди, то можно и днем прийти. Чего вы с утра вваливаетесь с автоматами-то? Шум специально подняла, зашла к Рефату, говорю: «Ну, вставай, дружок».

– Я следом бежала, говорю: дайте телефон контактный. Они на меня смотрят, молчат. Я реву: телефон дайте, я должна знать, куда вы ребенка увозите. Потом один дал, но принципиально трубку не брал.

На следующий день Киевский райсуд Симферополя избрал Джеппарову и Алимову меру пресечения в виде заключения под стражу в СИЗО сроком на два месяца и продлевает их арест по сей день – уже больше года.

Для Джеппарова и Алимова ситуация усугубляется еще и тем, что у парней есть хронические заболевания. У Рефата в СИЗО обострилась болезнь почек, случались приступы, но медперсонал их игнорировал.

– У него пятимиллиметровый камень в почках, его лечить надо, а не обезболивающим пичкать. Но и этого иногда не допросишься. Как-то раз его скрючило на полу, сокамерники стали звать врача, не могли дозваться. Когда он таки пришел, сказал Рефату: «Ты чего симулируешь?». Как такое вообще можно симулировать? – возмущается Ление. – Мы все выписки в суд принесли, приобщили к делу, но они не дают право забрать его домой.

У Арсена сначала образовался свищ на ягодице, но медперсонал СИЗО не лечил его. Более того, парня отправили в карцер на 10 суток за то, что он якобы не побрился. Пока Джеппаров отбывал наказание, у него прорвал свищ.

– Никто к нему не приходил и ничем не помогал. И вот, он сидит в этой одежде для карцера, а она вся мокрая, грязная, и рана не обработана, и крысы рядом бегают огромные, как коты, – пересказывает Зарина слова мужа. Тогда Арсена таки доставили в больницу, прооперировали, но от наркоза он отходил уже не в стационаре, а в своей камере.

В конце мая Темишев сказал, что состояние его подопечного ухудшается: «На сегодня больше никакого лечения Арсен не получает. Его продолжают мучать головные боли. Также, по неподтвержденной информации, его намереваются отправить в карцер за какой-то проступок, о котором я не знаю».

В конце марта следователь ФСБ Сергей Махнев впервые почти за год разрешил родным увидеться с Алимовым и Джеппаровым. К Рефату поехали мать и старшая сестра, парень выглядел хорошо, улыбался.

– Мне кажется, он еще больше вырос, розовые щечки, живот от «Мивины», – шутит Ление. – Говорит, в камере тепло, правда, клопы кусают. С ним еще 10 человек сидит. Я не спросила, сколько коек, только спит ли на своем месте или по очереди. Сказал, на своем, но по лицу вижу, что обманывает, не хочет, чтобы мы переживали.

– Я пришла домой после свидания и такая обида меня взяла. Так все наболело на душе, представила, как я с ним разговариваю за этим стеклом. Спать не могу, слезы градом валили. Бывает, как скажет кто: «Ну, Эм, наверное, было за что», – меня аж разрывает. Вы флажками, значит, махали-махали, а страдаем мы, – сердится Эмине.

Рефат стойко переносит арест, старается не беспокоить родных, просит не переживать, воспринимает случившееся как испытание, посланное Всевышним: «Аллах так захотел – мне так суждено. И выпустят тогда, когда суждено будет».

Эльвина специально к встрече с бабакой (папой) выучила стишок и принесла рисунок, но немного перенервничала и расплакалась. Охранник попался хороший – взял детский рисунок, хотя по правилам такие вещи передавать нельзя. Зарина говорит, что Арсен тогда после операции выглядел худым и бледным, аж немного синеватым, а сейчас «даже щечки немного появились».

– Мы так хотели его увидеть, казалось, целую вечность ехали, а эти полтора часа пролетели как секунда, – рассказывает Зарина. – Уже год прошел. Сказать, что я не осознаю – нет. Но во мне нет страха. Я в любом случае рядом. Хотелось бы вместе, но что поделаешь.

Джеппаров – единственный из ялтинской группы все время сидит в одной и той же камере, не считая карцера, с одними и теми же людьми – арестованными за насильственные преступления. Арсен приспособился. Единственное – он должен делиться едой со всеми сокамерниками, даже с теми, кто вообще не получает посылок, поэтому она быстро заканчивается. Зарина придумала выход: помимо организованных волонтерами передачек (дважды в месяц по 15 кг каждому политузнику), она присылает мужу одну 30-килограммовую, оформляя ее на имя другого заключенного.

– Говорит мне: с пятью годами я бы еще как-то смирился, выйду – мне 30 будет, но 12 лет – это же Эвелина взрослая будет, замуж пора. Времени жаль детского. Переживает сильно, спрашивал, а что, если 12 дадут. Бывает ведь, два-три года не дожидаются. Я ему отвечаю: все, что дадут – это не твое, а наше. 12 делишь на двоих – уже по шесть получается, – мягко улыбается Зарина.